Есть такие мероприятия, которые и через время заставляют о себе говорить. В Гродно в прошлом году их было немало. Например, концерты органной музыки, концерт на балконе, фестиваль уличных искусств, не говоря уже о ставших традиционными фестивале национальных культур, празднике музыки «TyzenHouse» и многих других. В числе запомнившихся событий – исполнение Гродненской и Могилевской капеллами 9-й симфонии Бетховена в Фарном костеле: почти полторы сотни музыкантов и почти тысяча зрителей. Кстати, этот проект был давней мечтой руководителя Гродненской капеллы Владимира Бормотова.
Поговорить с ним о музыке недавно появился еще один замечательный повод – постановлением Совета Министров от 22 декабря капелле присуждено звание заслуженного коллектива Республики Беларусь. Она стала вторым после драмтеатра гродненским коллективом, удостоенным этого звания. И первой среди нестоличных концертных организаций.
– Это звание не любительского, а профессионального заслуженного коллектива, – поясняет Владимир Николаевич. – С одной стороны, оно ожидаемое, с другой – неожиданное и поэтому волнующее и радостное. Одновременно оно повышает ответственность. Когда достиг определенной профессиональной планки, опускать ее уже нельзя.
– Вы дирижер камерного оркестра и одновременно директор – художественный руководитель Гродненской капеллы. Как совмещаются творческая составляющая работы и административная?
– Они просто должны мирно уживаться. Как мне кажется, все должно быть подчинено главному – творческой составляющей. За много лет у нас образовалась хорошая команда, где каждый знает свое дело, которое вплетается очень органично в общую канву. Одному все волочить на себе очень трудно, но общими усилиями мы выстраиваем нашу политику.
– Насколько она зависит от предпочтений слушателей? Кто здесь ведущий?
– Всегда есть некоторые противоречия между профессиональными устремлениями и запросами публики. И здесь, как мне кажется, надо все-таки держать профессиональную планку и поднимать публику до уровня понимания искусства, а не опускаться до уровня понимания искусства публикой. Во-первых, люди чувствуют: то, что они слышат и видят, далеко от того, что они встречают каждый день. Поэтому прийти в зал – это событие, к которому надо соответственно подготовиться: настроиться эмоционально, празднично одеться.
Не всем может быть понятна современная музыка с ее сложными гармоническими и интонационными наслоениями, как у Альфреда Шнитке, Эдисона Денисова, Кшиштофа Пендерецкого… Но если она исполняется искренне и с определенной подачей, многие слушают с удовольствием и не ощущают сложности в ее восприятии.
С другой стороны, у нас есть программы с более «простой», доступной музыкой. Например, Иоганна Штрауса, музыка оперетт… Ее все понимают. В свое время, в XIX веке, она была как теперешняя попса. Популярны сегодня русские романсы. Мы стараемся сделать так, чтобы наименее понятная часть музыки в программе не превалировала, постепенно вводим слушателей в современный мир авангардной музыки.
– Когда мы говорим о классической музыке, имеем в виду в первую очередь композиторов прошлых столетий – Баха, Моцарта, Бетховена и так далее. А из наших современников, кто, может быть, в этот момент, пока мы беседуем, сочиняет что-то, кто из них, на ваш взгляд, может стать классиком?
– Современникам трудно дать оценку тому, что будет в будущем, их мнение часто бывает ошибочным. Во времена Баха его творчество не было столь популярным, как сейчас, его быстро забыли. Через сто лет в XIX веке музыку великого композитора возрождал другой композитор – Мендельсон. Вивальди забыли современники, его музыку начали возвращать сто лет назад. Популярными были, считались гениальными другие композиторы. Например, могли не ставить оперы Моцарта, но ставить оперы Глюка или Сальери… Это прекрасные композиторы, но все же в истории культуры их творчество не имеет того значения, которое придавали ему современники. Поэтому, кто из ныне живущих будет причислен к классикам, не могу сказать. Но музыка Шостаковича, Прокофьева, Шнитке, Пендерецкого, Мессиана, мне кажется, останется.
– Капелла одной из своих задач ставит популяризацию белорусских композиторов и музыки.
– Да, белорусскую музыку мы включаем в репертуар. Играем произведения Дмитрия Смольского, Евгения Глебова, Анатолия Богатырева, Андрея Бондаренко – это один из профессиональных музыкантов, первый руководитель капеллы. Исполняем музыку Алины Безенсон, она живет в Минске, но сама родом из Волковыска. То есть многих современников и тех композиторов, которые считаются патриархами в белорусской музыке.
Стараемся радовать слушателей исполнением музыки, бытовавшей в нашем регионе в XVIII-XIX столетиях. Это произведения Орды, «Фауст» Радзивилла и другие сочинения. В этом направлении, думаю, будет создан отдельный проект. Постоянно предлагаем зрителям что-то новое. Обычно делаем десять программ в год. К 25-летию камерного оркестра, отмечаемого в этом году, собираемся сделать большой концерт – как творческий итог нашей исполнительской и миссионерской деятельности. Думаю, ко Дню Победы будет значительный проект – примерно такой, как был «Девятая симфония» прошлой осенью в костеле.
– Раз уж вы обмолвились о проектах, как насчет фестиваля камерной музыки?
– Это то, что мы пытаемся реализовать практически с первых лет существования капеллы. У нас были фестивали «Музыкальные встречи», «Гитара над Неманом» и другие, сейчас в городе проводится замечательный фестиваль классической музыки «TyzenHouse». Они своего рода ступеньки к более широкому по своему звучанию фестивалю. Но проблема заключается еще и в том, что в Гродно нет соответствующих концертных залов. Это не просто помещения (для камерной музыки залом могут быть Новый замок, музей истории религии, Старый замок, Центр культуры – небольшие площадки), они должны быть соответственно оборудованы. Как? Там должен быть, например, рояль. А роялей, хороших, фестивального уровня, в городе нет. Те, которые имеются у нас, это инструменты средние по своим качественным характеристикам, и приглашать музыкантов мирового уровня в такие проекты стыдно. Хотя как учебные инструменты они хороши.
– Поэтому мечта все еще остается мечтой?
– Да. Эти фестивали прекрасно вписались бы в культурную среду города. Гродно из всех областных центров очень камерный – по звучанию, архитектуре. За границей фестивали камерной музыки проводят и в очень маленьких городах, но туда приезжают известные музыканты. Надеюсь, мы тоже сможем это сделать. Возможно, это мог бы быть фестиваль не только камерной музыки, но в сочетании с другими видами искусства, тоже камерными – например, театром кукол…
* * *
– Владимир Николаевич, как в вашу жизнь пришла музыка?
– Сколько себя помню, она есть. Всегда хотелось быть музыкантом. Лет с пяти у меня было игрушечное пианино. Большое родители не могли купить, потому что это было дорого. Но к музыке в то время, как мне кажется, относились с пиететом. Для родителей было почетно, если их дети занимались в музыкальной школе. Туда, а также в училища и консерватории конкурсы были большие. Я профессионально заниматься стал довольно поздно: обычно дети начинают обучение лет с пяти-шести, а я только в десять. Но у каждого свой путь. Главное – постепенно шел к тому, чего хотел.
– Где вы получали музыкальное образование?
– Сам я из России, из старинного купеческого города Сарапул, это в Удмуртии, на реке Кама. Потом учился в Ижевске, в консерватории в Минске, которую заканчивал по двум специальностям – как исполнитель-баянист и дирижер. По распределению приехал в Гродно музыкальным руководителем в ансамбль «Белые Росы», который только организовался. А после аспирантуры пришел в оркестр капеллы и 24-й год здесь работаю. Параллельно преподаю в ГрГУ имени Янки Купалы.
– Что помогает отдохнуть и собраться с мыслями?
– Мне нравится бывать в лесу, чтобы от всего отстраниться, пройтись вдоль Немана, потому что вода прекрасно отвлекает. Очень люблю путешествовать. Дорога меня приводит в равновесие. А пойти на концерт – это не всегда отдохнуть и даже в большей степени не отдохнуть. Потому что начинается анализ действий, звучания – все препарируется. Сложно быть обыкновенным слушателем. Очень редкие концерты, когда ты просто увлекаешься.
– Какие ваши пристрастия в музыке?
– Дома звучит разная музыка. Правда, сейчас слушаю мало. Она захватывает настолько, что может отвлекать от того, чем занимаешься в настоящий момент. От музыки иногда надо отдыхать, чтобы собраться с мыслями, пережить ту, которую готовишь на концерт.
Вообще, я люблю творчество многих композиторов, например, Бетховена, Чайковского, Вагнера, Шнитке и др., люблю военные песни. У нас есть программа, посвященная военным песням, которая всегда получается интимно-трогательной. Даже иногда те, кто, как мне казалось, относится к таким песням пренебрежительно (мол, не их музыка, звучит что-то стариковское), так вот даже они порой говорили, что в некоторых местах «на слезу прошибало». Это не случайно, ведь в современном репертуаре осталось лучшее из того, что было создано многими композиторами.
– Ваша семья музыкальная?
– Жена Татьяна преподает в Гродненском государственном музыкальном колледже. Дети учатся в Москве. Дочь Лиза – в Московской государственной консерватории имени П. Чайковского, а сын Николай – в Российской академии музыки имени Гнесиных.
– Наверняка дома много разговоров о музыке.
– Татьяна, как женщина, более эмоциональна, чаще рассказывает о происходящем на работе. А я стараюсь не говорить дома о работе. К тому же, мне кажется, у человека должно быть что-то, что он оставляет в себе, – чтобы не растерять. Иногда проговоришь, расскажешь какую-то идею, и она словно гаснет, кажется неважной, неинтересной.
– Вот почему вы так осторожно говорите о планах.
– Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Ведь ту же 9-ю симфонию мы запустили только с третьей попытки. Не один раз начинали с коллективом ее учить.
* * *
– Работу дирижера мы представляем как парадную: фрак или пиджак, галстук «бабочка» и роль руководителя оркестра…
– На самом деле, казалось бы, зачем этот дирижер стоит там? Профессиональные люди в оркестре, что они, без него сыграть не смогут? Конечно, в нашей профессии много моментов, которые иррациональны. Объективно то, что у разных дирижеров один и тот же коллектив будет звучать по-разному. А как это достигается, трудно сказать.
– Произведения, которые исполняет оркестр, вам приходится переделывать?
– Адаптирую почти все. Потому что у нас нестандартный состав, который принят для оркестра. Это, наверное, удел всех нестоличных коллективов.
– Во время работы бывают казусы?
– Разное бывает: у кого-то пульт упал, кто-то не вовремя перевернул страницу, кто-то стал что-то говорить соседу и забыл про вступление… Один раз в театре фонарь лопнул над оркестром. Я услышал посторонний глухой звук, но особого внимания не обратил: мало ли что там упало. Уже после концерта мне сказали, что это было. Помню, в парке в Германии играли симфонию Мендельсона – подул ветер и сдуло ноты. Во время игры успели поднять. А второй раз не успели и играли наизусть до конца. В «Польке на охоте» Штрауса есть выстрел из пистолета. И пистолет (а мы стреляли из настоящего стартового пистолета) оказался рядом с подвесным микрофоном. Когда из него пальнули, наш оператор не на шутку перепугался. Для зала это тоже было неожиданностью.
– Зрители не отвлекают? Что можете сказать о их культуре?
– Вы знаете, не мешают. У нас в основном подготовленная, знающая публика. Например, они между частями произведения не аплодируют, потому что так не принято, это разрушает целостность восприятия музыкального произведения. А в костеле мы предупреждали слушателей о том, что аплодировать можно только в самом конце симфонии, ведь было много тех, кто впервые пришел на такой концерт и просто об этом не знают.
– Много лет у капеллы нет своего зала: репетируете в одном, выступать потом в другом приходится.
– Конечно, нам бы хотелось иметь свое помещение. Но артисты часто выступают на «не родных» площадках. И здесь бывает сложно за день или даже несколько часов до концерта настроиться. В Норвегии, помню, должны были выступать в кирхе. Казалось бы, акустика превосходная, но на репетиции думали, что все – крах, ничего не звучит. На следующий день на концерте все звучало здорово. Возможно, из-за того, что пришли люди, заполнили помещение, и звук стал по-другому формироваться. Когда были одни, казалось, музыка остается там, где мы, и не расходится по залу.
– Чтобы популяризировать искусство, его часто выносят на улицу. В изобразительном искусстве, например, есть проект «Забор», другие. В отношении классической музыки что вы можете сказать?
– Зависит от того, какая музыка и какой оркестр. Если духовой, то в парке это здорово и оно должно быть. Есть хорошие открытые площадки, как амфитеатр в Витебске. Конечно, там может звучать классическая музыка. Но все равно это лучше происходит в зале, где создается специфическая аура.
Чтобы симфонический оркестр звучал на улице, надо массу аппаратуры, продумать, как собрать звук, чтобы потом он мог куда-то расходиться. Иначе он рассеется и не будет производить то впечатление, которое могло бы быть в зале. Зависит это, конечно, и от музыки. Думаю, популярная танцевальная музыка может быть и на улице. А вот симфонию Бетховена не стоит исполнять в парке Жилибера. А вообще все, что делается для популяризации искусства, это хорошо. И такие проекты надо обязательно поддерживать.
Фото Михаила ИСАЧЕНКО
Татьяна Кузнеченкова